Мой папа - Антибиотик
К списку книг
ащил из маленького углубления
пистолет с длинным, зеркально поблескивающим, топорщившимся теплоотводами
стволом.
Вот теперь мне стало страшно. Десантник, хранящий дома исправное
оружие, подлежал увольнению из Десантного Корпуса и крупному штрафу. Если
же оружие использовалось - тюремному заключению.
- Пап... - прошептал я, глядя на пистолет. - Папа...
Папа подхватил меня, перекинул через плечо. И побежал к двери. Он
ничего не говорил - наверное, уже не было времени. Потом мы бежали через
сад.
Потом папа запрыгнул в кабину флаера и начал набирать на пульте
программу экстренного вызова. Меня он швырнул на заднее сиденье, через
секунду бросил туда же пистолет и аптечку.
- Введи себе двойную дозу обезболивающего, - приказал он.
Несмотря на страх, я едва не рассмеялся. Обезболивающее перед взрывом
плазменного заряда? Все равно что с перочинным ножиком охотиться на слона.
Но все же я достал две крошечные ярко-алые ампулы. Раздавив в кулаке,
сжал пальцы, чувствуя, как лекарство морозным холодком всосалось через
кожу. Голова слегка закружилась.
А папа управлял флаером, ведя его на предельной скорости. За
прозрачным колпаком кабины выл рассекаемый воздух. Неужели он думает, что
нам где-то помогут? Успеют помочь.
Флаер затормозил. Завис в воздухе. Визг форсированных двигателей
перешел в мягкий гул. Мы парили в ночном небе, два человека в крохотной
скорлупке из металла и пластика.
- Мы над озером, - сказал папа и непонятно пояснил: - Над лесом
нельзя, уйма зверья погибнет. Звери-то ни в чем не виноваты.
Он что-то нажимал на пульте, набирая незнакомые мне команды.
Недовольно пискнул блок безопасности, и колпак кабины медленно откинулся.
На километровой высоте!
Нас гладил прохладный ночной ветерок. Слегка пахло водой. И озоном,
проклятым озоном - не от браслета, конечно, от работающих двигателей.
Папа перебрался на заднее сиденье. Флаер слегка качнулся, и я увидел
внизу тускло мерцающую водную гладь.
- Руку, - скомандовал папа. И я послушно положил руку на бортик
кабины. Папа сел рядом, всем телом прижимая меня к спинке сиденья. Взял
меня за руку - мои пальцы утонули в папиной ладони. Она была очень
холодной. И твердой, как ткань защитного комбинезона.
- Не бойся, - сказал папа. - И лучше не смотри. Отвернись.
Мне перехватило дыхание. Тело ослабло. Я понял, что не смогу сейчас
пошевелиться. Даже отвернуться не смогу.
Папа взял пистолет. Еще секунду я чувствовал его пальцы. А потом в
темноте сверкнул ослепительный белый луч.
Никогда раньше я не знал настоящей боли. Вся боль, которую я раньше
испытывал, была лишь подготовкой к этой - единственной, настоящей,
невыносимой. Той, которую никогда не должен узнать человек.
Папа ударил меня по лицу, загоняя обратно в легкие крик. Заорал
срывающимся голосом:
- Терпи! Сохраняй силы! Терпи!
Я даже не мог закрыть глаза, боль заставила веки раскрыться, а тело
выгнуться в мучительной судороге. Я видел свою кисть в папиной руке. И
нелепый, жалкий обрубок на месте своего запястья. И серебристый браслет,
падающий вниз, в озеро, с этого обрубка.
Прошло секунд пять, не больше. Кабина начала закрываться, а папа
нажал на пульте клавишу "03" - срочный полет к ближайшему медицинскому
центру. И тут снизу блеснуло - пронзительным, жарким, оранжевым светом.
Еще через мгновение флаер тряхнуло. И я заметил, как опадает на
красно-оранжевом зеркале озера многометровый, сотканный из пара и брызг
фонтан.
Папа был прав как всегда. Над лесом такого делать не стоило, белкам
пришлось бы туго. А звери ведь ни в чем не виноваты...
Говорят, что чем сильнее люди любят животных, тем