Холодные берега
К списку книг
Вынул кинжал... тот, который теперь у тебя,
Ильмар. Подарил мне. А потом вдруг взял меня...
Марк замолчал на миг. Ему было неприятно говорить, и я его понимал.
-- Взял меня за воротник, приподнял, и сказал: "Если бы мое Слово
было подлинным, Истинным Словом! Я бы весь мир так держал, как тебя,
мальчик."
-- Достаточно неприятно, -- осторожно сказал я.
-- Да не очень, -- ответил Марк. -- Он меня на секунду приподнял.
Владетель... он же слабый, если честно.
Мальчик улыбнулся.
Мне от этой улыбки стало неуютно. Когда заведу детей, не буду их
поднимать за шкирку, раз такие реакции!
-- А потом я вспомнил. Когда я Книгу нашел. Ну и...
-- Понятно, -- сказал я. -- Хорошо, Марк. Я тебя понял.
Дилижанс ходко катил по дороге, лишь иногда нас потряхивало. Казалось
бы -- наслаждайся дорогой! В первом классе, вырвавшись из лап
преторианцев! Но мы сидели, словно на собственных похоронах, молча и
уныло.
-- Церковь того же боится. Так, Ильмар? -- спросила Хелен.
-- Вроде бы да. Только Церковь тут не едина. Кто хочет прикончить
Маркуса вместе с его Словом, а кто -- употребить Слово по своему
разумению.
-- И кто хочет меня убить? -- резко спросил Марк. -- Я не знал,
Ильмар! Правда, не знал.
-- Слуги Искупителя, -- через силу сказал я. Посмотрел на Луизу -- та
кивнула, сказала:
-- Я когда-то думала, что это беда подлинная. Ну, что кто-то больше
Сестру чтит, а кто-то Искупителя. Бог ведь один, и зачем к нему
по-разному обращаться? А когда ушла от мира... Каждый сам решает, через
кого мольбы к Господу слать. Каждый сам решает, что важнее: правда, от
Бога пришедшая, или правда, к Богу обращенная... добрая твердость, или
строгая мягкость. Так уж пошло. Это от природы человеческой, наверное.
Не зря же Господь нас на мужчин и женщин поделил? Вот только... служить
Искупителю труднее оказалось. Все время к добру призывать, добро
требовать, из неразумных людей добро выбивать... разве выдержит слабая
душа? Отсюда и костры, и походы столбовые...
Луиза замолчала, испуганно глядя на нас. Все мы молчали, глядя на
нее, и во взглядах наших была растерянность. Ведь каждый уже понял --
Хелен давным-давно, Марк позже, я только-только, что собой представляет
настоятельница Луиза, бывшая баронесса.
Не блистала она умом, если честно говорить.
И слышать от нее что-то необычное, и на первый взгляд правильное,
было странно.
-- Я глупость сказала? -- вполголоса поинтересовалась Луиза.
Самомнение, вполне заменяющее ей сообразительность, впервые бежало с
поля боя.
-- Нет, -- таким же шепотом ответила Хелен. -- Вот именно, что нет...
Все сейчас зависело от ответа Луизы. Еще одной ссоры я не вынесу!
Настоятельница засмеялась. Спрятала лицо в ладони, покачиваясь
отвернулась от нас.
-- Вот как... оказывается... внимание завоевывать. В кои веки что-то
умное сказать?
Ни я, ни Хелен, не решились ответить. Вместо нас это сделал Марк:
-- У тебя вполне получилось.
Его слова напряжение разрядили. Смех, готовый перейти в гневную
ссору, или в истерику, стих. Луиза вздохнула:
-- Ладно. Что думала, то и сказала. Братья в Искупителе тебя убьют,
Маркус. Чтобы святотатства не допустить. Чтобы Истинное Слово скрыть
навсегда... оно лишь Искупителю принадлежит, не людям. А братья во
Сестре... Лучше тоже им не попадаться. У Церкви своя власть, свой путь.
Добавлять к нему еще и Слово, на котором все богатства мира -- не стоит.
-- Ты права, сестра, -- сказала Хелен. -- Но что же нам делать?
Скрываться всю жизнь? По диким землям скитаться?
-- Иного выхода нет, -- твердо ответила Луиза. Мне показалось, что
тут Хелен с ней не согласна, но она смолчала.
Разговор затих как-то сам собой. Некоторое время мы сидели молча,
потом Марк завозился, прилег на диване и задремал.