Холодные берега
К списку книг
никого в
доме. Одно теперь остается -- ждать.
-- Скажите, Ильмар, а если бы вместо вас был Славко?
Я ухмыльнулся. Если дурак-душегуб еще жив, то ему несладко...
-- Лежал бы ты сейчас под полом, мертвый. А может и нет. Может
оставил бы тебя Славко до утра. Ночью потешиться, да и мясо свежее
будет.
Не видно было не зги. Так что я, наверное, услышал, как мальчик
вздрогнул. Никогда не думал, что можно так громко вздрогнуть!
-- М-мясо?
-- Ага. Такие как он либо бегут не останавливаясь, либо забиваются в
нору на неделю. Он бы сожрал тебя.
Нет, откуда он такой взялся? Сидит в темноте, не шелохнется, только в
горле что-то булькает. Неужели никогда не слышал, как душегубцы с
каторги бегут? У них это называется "теленка прихватить".
-- А если бы тут был Иван?
Я едва вспомнил, что так звали кузнеца.
-- Тогда ничего. Он человек простой, дикий. Не обидел бы. Вот только
не ушли бы вы с ним, тут хватка нужна.
Марк, укрытый темнотой, продолжал размышлять.
-- А от вас чего ждать, Ильмар?
-- Теперь -- ничего особенного. Не разгневаем Искупителя, не забудет
нас Сестра -- уйдем. Если уж совсем прижмет... -- я вздохнул, но все же
честно закончил: -- тогда я тебя брошу. Убивать не стану, помог ты мне.
Марк молчал. Кажется, напугал я его словами про "мясо".
-- Я человек неприхотливый, -- сказал я. -- Могу и крысой перекусить.
Могу из дождевых червей запеканку сделать. Не бойся. Да и не душегуб я,
простой вор. Будет на то воля Искупителя -- уйдем.
Про червей я соврал. Только сейчас Марку нужна была такая ложь --
противная, отрезвляющая.
Да и аппетит пропадет. Утренняя каша в воспоминаниях уже казалась
вкусной. Я-то привычный, а мальчишке, верно, живот сводит...
Он завозился в темноте. Подполз, привалился ко мне тощей спиной. А
неплохо парень на звук ориентируется!
-- Как нога? -- спросил я.
-- Уже получше, -- без особой уверенности сказал Марк. Он был
напряжен, как каторжник под плетями. На корабле мальчишка словно в
дремотном оцепенении был, а теперь ожил -- и сразу попал в переплет.
Тяжело. Понимаю.
-- Возьми-ка, -- попросил я. Протянул ему нож и зажигалку. Рука Марка
вздрогнула, касаясь металла. -- Припрячь на Слово. А то потеряем в
темноте.
Порыв холодного ветра.
-- Спасибо, -- сказал Марк.
Так оно правильнее будет. И мальчишка перестанет трястись, что я его
прикончу -- зачем бы тогда клинок и огонь отдал? И мне спокойнее... не
проснусь от вцепившихся в горло онемелых от страха рук.
Глава третья, в которой я довожу счет до восьми, а Марк его уменьшает
до семи.
Проспал я часов пять-шесть. От усталости не было сил поточнее себя на
пробуждение настроить. Уснул я быстро -- пробормотав про себя молитву о
напрасных терзаниях, что Сестра когда-то сложила. Никогда меня эта
молитва не подводила, с самого детства. Нашкодишь вечером, знаешь, что
под утро либо материнскую оплеуху получишь, либо ремня отцовского -- по
настроению, а помолишься Сестре -- и сразу легче. "Воля моя, я сделал,
что хотел, сделал что мог. Если будет беда -- мой страх ее не прогонит,
если не будет беды -- мой страх не нужен. Не жалею о том что сделано,
размышляю о том, что сделаю..."
Простенькая молитва, это не прошение об исцелении, и не покаяние в
грехах, зато всегда помогает.
Марк, наверное, уснул не сразу. Но тоже уснул, уронив голову мне на
живот. Когда я пошевелился, мальчишка проснулся. Вздрогнул, но больше
ничем пробуждения не выдал.
Молодец.
Нет, есть в нем правильность. Как над аристократами не смейся,
сколько анекдотов не трави: "Попали на необитаемый остров лорд, купец и
вор..." А все равно -- посмотришь на дворянина, и позавидуешь. Словно
все его предки высокородные за спиной стоят, подбородки гордо вып