Холодные берега
К списку книг
е выхода
не будет, кроме как помогать.
-- Штаны налезут?
Брюки у него были узкие, из плотной, крашеной индиго парусины.
Конечно, на замотанную ногу они не налезли, пришлось распороть штанину.
-- Вот теперь ты нормальный оборванец, -- решил я, поглядев на Марка.
-- Уже не так смахиваешь на высокородное дитя.
Марк испуганно посмотрел на меня.
-- Не бойся, -- сказал я. -- Мне, в общем, плевать, каких ты кровей.
-- Почему вы... решили, что я высокородный?
-- Да у тебя на лбу фамильное дерево нарисовано. Голубая кровь,
фамильный дворец, все дела...
Он по-прежнему был напуган.
Я вздохнул, и разъяснил:
-- Марк, вот ты вроде обычный пацан. Одет неплохо, но не более.
Грязный, тощий. Только я-то вижу, тебе вся эта грязь -- как рубашка с
чужого плеча. Порода в тебе есть. Благородные предки, камердинер,
гувернантка по утрам умывает, охранник до двери нужника провожает...
Что, ошибаюсь?
Марк молчал.
-- Ну и Слово... сам понимаешь. Откуда тебе его знать? Один ответ --
подарили.
-- И что?
-- Ничего. Мне-то какое дело? Марк ты, или Маркус, мне едино. Хочешь
расскажу, как все с тобой было? Отец твой граф или барон. Вряд ли принц
из Дома, хотя... А матушка, небось, попроще. Бастарду тоже всякая судьба
выпадает. Нет у папаши наследника -- вот и растят в роскоши. Мало ли как
сложится... вдруг придется род наследовать.
Мальчик молчал. Впился в меня темными глазами, выжидал.
-- А потом вдруг получилось у аристократа. Законная жена дитя родила.
И тут уж... стал ты обузой. Могли и прикончить. Но кто-то постарался,
верно? Думаю, папаша твой добрым оказался. Спрятал тебя... на рудники
отправил. Все лучше, чем помирать. Так?
-- Не... не совсем...
Глаза у Марка заблестели. Ну вот. Довел пацана до слез.
-- Перестань, -- я присел рядом, и рукавом его же рубашки утер
слякоть. -- Нечего жалеть. Жизнь крутит-вертит, а Искупитель правду
видит. Кого любит, того испытывает. У тебя все равно... такое сокровище
осталось, что мне и не снилось никогда.
Марк тут же затих.
-- Да не буду я Слово пытать... Скажи лучше, что ты чуешь при этом?
-- Холод.
-- И все?
-- И все. Словно руку в темноту протянул, но знаешь, что должен
найти. И находишь. Холодно только.
-- Понятно. Значит, все равно, что жратву с ледника воровать. Ничего
особенного.
И что это все мысли к еде сводятся? Марк уставился на меня. Удивленно
сказал:
-- Вы смеетесь. Вы же смеетесь!
-- Да. А что, нельзя?
Он неуверенно улыбнулся:
-- Нет, я не думал, что вы умеете. Вы все время такой мрачный.
-- Знаешь, Марк, брось свое "вы". Я тебе не граф, да и ты мне не
принц. Оба мы беглые каторжники, один молодой, другой старый.
Договорились?
Мальчик кивнул:
-- Ладно. Ты прав, вор Ильмар.
-- А ты молодец, бастард Марк, -- вернул я любезность. -- Дворцов,
может, и не наживешь, но и не пропадешь. Ты хоть что-то делать обучен?
-- Кое-что.
-- Например?
-- Фехтовать. Стрелять.
Я не сразу его понял. Кто же ребенку оружие доверит?
-- Из пулевика?
-- Да.
-- Тебя и впрямь в наследники готовили, -- признал я. -- Что ж,
полезное умение. Значит, воевать обучен. Дюжину-то начал?
Мальчишка сжал губы. Неохотно выдавил:
-- Не знаю. Может быть.
-- Это плохо, -- я покачал головой. -- Пока точно не узнаешь, считай,
что начал. Дюжине как счет ведут? Если ранил кого, и за неделю не помер
-- значит, не в счет. Если не убил, а дал помереть... ну, вот если бы я
тебя на улице страже бросил, -- так тоже не в счет. Это судьба. Но если
точно не знаешь -- считай, что убил. Так спокойнее.
-- Я знаю.
-- Хорошо. Диалектам обучен? Романский ведь тебе не родной, верно?
Марк промолчал.
-- Не родной, чувствую. Да не беда, ты на нем говоришь здорово, не
придер