Холодные берега
К списку книг
ь.
Неужто и впрямь считала, что может с мужиком в честном бою сладить?
-- Одевайся... летунья, -- сказал я, поднимаясь. Быстренько так, пока
не опомнилась, а то достанет таким же ударом, как я ее. -- Не срамись
перед мальчишкой.
Марк ухмыльнулся. Он весь был в горячке драки, а глаза все равно
нет-нет, да и стреляли по голому телу.
-- А ты отвернись, -- велел я. -- Нечего позорить девушку, не
душегуб...
-- Чего я тут не видел, -- огрызнулся Марк, но все же отвернулся к
окну. В стекле все отражалось, но я спорить не стал. Уж больно опасная
девица, глаз да глаз нужен.
Всхлипывая -- снова за старое взялась, только теперь меня не
проведешь, девушка встала. Глянула мне в глаза:
-- И ты отвернись!
Я засмеялся в голос, и она молча стала одеваться. Мне сейчас было не
до ее прелестей. Многие на девицах залетают, особенно сразу, как с
каторги вырвутся. Вмиг голову теряют, и насильничать готовы, и воровать
без ума, лишь бы на девку заработать.
-- Нужно нам кое-что от тебя, летунья, -- сказал я. -- Дашь --
свяжем, но не тронем. А нет... прости, только все равно боли не
выдержишь.
Она молчала, застегивая небесно-голубой жакет. Форма у летунов -- как
праздничная одежда. Голубые шелка, медные пуговицы, белые кружевные
оторочки. Даже теплые чулки -- в тон, из белой и голубой шерсти. Знаки
различия на форме незнакомые, летунские -- в виде серебряных птичек. На
мужиках все это, пожалуй, слишком помпезно, а вот на девушке --
заглядеться!
-- А нужна нам карта, -- продолжил я. -- Сама знаешь, какая. И еще...
запал.
Марк повернулся, кивнул.
-- Ну и что? -- спокойно сказала девушка. Одевшись, она снова вернула
уверенность. Может, стоило голой подержать -- так спесь-то живо
слетает...
-- Думай, подруга небесная, -- я подошел, крепко взял за руку. --
Драться больше не вздумай, руки переломаю. И спорить не спорь. Давай
карту и запал.
Девушка презрительно усмехнулась.
-- Как тебя зовут? -- резко спросил Марк. Опять тем тоном, каким
солдат отвлек.
Она вздрогнула. Ответила, без особой охоты:
-- Хелен.
-- Романка? -- на всякий случай уточнил я. Как будто высокородная
летунья может старые корни сохранить. -- Так вот, Хелен, выхода у тебя
нет. Делай, что велю, будешь жить.
-- Жизнь без чести -- хуже смерти.
-- Это верно. Только чести тебя лишить -- дело недолгое.
Хелен пожала плечами. Стояла она прямо, как истинная дама перед
провинившимся слугой. А ведь болело у нее сейчас все, что только болеть
может.
-- Когда дворовый пес гадит на тебя -- это не позор. Позор псу под
хвостом вытирать.
-- Так, значит... -- я разозлился. -- Мы для тебя -- псы дворовые?
Сейчас узнаешь, зачем псам зубы...
-- Ильмар...
Марк подошел к нам. Покачал головой:
-- Она карты и запал на Слове прячет. И не отдаст. Летунов учат любую
боль терпеть... глянь ей на плечи -- там следы от игл должны быть.
Хелен яростно сверкнула глазами.
-- А что тогда делать, парень?
Конечно, я понимал, что. С обрыва вниз головой прыгать, все легче да
быстрее помрем.
-- Веди ее к планёру.
-- Далеко не улетишь, Марк. Запала нет, карт не знаешь.
Хелен вроде и не сомневалась, что поднять планёр в воздух мальчишка
сумеет. Я это в уме отложил, но ничего не сказал. Толкнул девушку, повел
перед собой, не выпуская руки.
Что он задумал, мой попутчик таинственный?
Если она боли не боится, если подкупить нечем, а разжалобить проще
холодный камень?
В полном молчании мы шли к планёру. Беда, беда тяжкая, уже светло
стало, уже со стен форта можно нас увидеть -- двух каторжников, что
высокородную летунью под конвоем ведут. Нет спасения.
Возле планёра Марк ускорил шаг, первым заскочил в кабину. Пояснил:
-- Я не знаю, летунья, можешь ли ты весь планёр в Холод спрят