Холодные берега
К списку книг
е же Хелен была права -- разошлась кровь в жилах.
Испытанный, видно, способ.
Часть вторая.
Веселый Город.
Глава первая, в которой меня трижды называют дураком, а я и не спорю.
Осень -- она всюду осень. Даже на солнечной лузитанской земле. А уж в
веселом вольном городе Амстердаме -- тем более.
Холодно нынче. И дождь накрапывает, мелкий, противный. Две недели
прошло, как я с Печальных Островов удрал... из ленного своего владения
-- посмеемся-ка вместе. За полмесяца всю Державу с юга на север пересечь
-- занятие утомительное. Даже если превращенный в денежки железный
слиток позволил путешествовать с комфортом: в одежде торговца, на
быстрых дилижансах во втором, а то и в первом классе. И отсыпался я не
под кустом, не в притонах бандитских, а в хороших гостиницах, что нынче
вдоль дорог как грибы растут. Отъелся, даже раздобрел немного. В зеркало
посмотреть -- не жесткая грязная морда каторжника, а благообразный лик
мирного гражданина. Чем-то на священника похож. Надо будет запомнить для
случая.
Почему же я себя чувствую дурак дураком?
Вот сейчас, например, когда стою перед "Оленьим Рогом", охотничьим
ресторанчиком, который не только блюдами своими славен. Стою -- и пялюсь
на плакат, уже от дождей посеревший и разлохматившийся. Всю дорогу я эти
плакаты вижу, от самого Бордо, а все равно -- не могу мимо пройти.
На плакате -- в хорошей типографии сделанном, немалых денег стоящем,
-- два рисунка. Один -- угрюмый тощий мужик с лицом душегуба, с гладко
выскобленным подбородком. Над портретом написано "Ильмар-вор", но только
никто меня в этом уроде не узнает.
Дело-то в общем нехитрое, когда тонкости знаешь. Как перед тюремным
рисовальщиком усесться, как уголки рта опустить, щеки втянуть, брови
нахмурить, глаза сощурить. Все по чуть-чуть, а в итоге -- ничего
похожего. Рисовальщик, конечно, тоже все эти приемы знает, но он один, а
каторжников много, и каждого запечатлеть надо на случай побега, и у
каждого свои способы обмануть наметанный глаз. Прикрикнет рисовальщик
раз, другой, ты вроде и послушаешься, а все равно -- толку с такого
портрета нет.
Вот он я, стою перед плакатом, призывающим меня поймать, и обещающим
награду в тысячу стальных марок! Ну? Добрые граждане, кто первый?
Мимо все идут. Романским языком написано -- "Ильмар-вор". А перед
плакатом стоит вальяжный господин в дорогом плаще и сапогах мягкой кожи,
сразу видно -- из тех, что к высокородным вхож. Это в Байоне меня
схватили бы, едва лица сравнив. К счастью, не было тогда еще плакатов,
не успела Хелен, Ночная Ведьма, рассказать, кто с каторги бежал.
А вот второй рисунок -- первому не чета. Марк на нем как живой, и не
быстрой кистью усталого рисовальщика набросан, а опытным гравером
прорисован черточка в черточку. Недавний совсем портрет, мне сразу
видно. Когда мальчишка на этап попал, он еще ничуть повзрослеть не
успел. Одежонка, конечно, на портрете не та, хоть и не передаст гравюра,
несмотря на мастерство печатника, все богатство камзола, шитого золотой
и стальной нитью вперебивку. Блеск перстней драгоценных на тонкой кисти,
что эфес меча обхватывает, тоже лишь угадать можно. А от взгляда --
томно-усталого, повелевающего, на Печальных Островах одно только
упрямство и осталось.
Только все равно похож. Один в один.
Над портретом тоже надпись. "Маркус, младший принц Дома".
Аристократы бывшими не бывают, потому здесь этого слова нет. А
следовало бы, раз весь дом, от Владетеля нашего, Клавдия, до последнего
захудалого барона призывают схватить Маркуса, аристократа тринадцати лет
от роду, пусть младшего, но все же -- принца...
И ведь даже имя не сменил, паршивец! Марком и назывался. Имя обычное,
и то, что так принца зовут, никого не насторожило. Но все