Холодные берега
К списку книг
лся. И солдат учили, как с ней обращаться, на случай, если убьют в
бою стрелка. Пулевик старый, но верный, бьет далеко и точно. Осечки
только часто дает.
Вот как этот, например. Курок у него спущен, а искра почему-то порох
не подожгла.
Счастлив я, наверное. С двух метров мне бы картечью голову снесло
начисто.
-- Ах ты сволочь... -- прошептал я. -- А еще лекарь... змея старая...
У меня задрожали руки. Значит, знак свыше? Да нет, не знак, кремень
стерся, отсырел порох, вот и все.
Первой мыслью было прихватить у негодяя все вещички поценнее, да и
уйти в ночь. А то еще и подпалить дом изнутри.
Потом я опомнился.
Нет, старый лекарь смерти не заслужил. Я на его месте, наверное,
взвел бы курок повторно, и уж точно не пустил бы чужака в дом.
Припер я аккуратно дверь в спальню стулом, чтобы без шума и заминки
нельзя было выйти, затушил лампу, разулся, лег у камина, в плед
завернувшись. На душе было гнусно. В одном старик прав -- нет и не будет
нигде спасения каторжнику Ильмару Скользкому. Пока Дом ищет младшего
принца Маркуса -- не будет.
Значит, путь мне лежит на остров Капри, в Миракулюс, Страну Чудес,
построенную для увеселения детей и взрослых высочайшим повелением Дома,
в место развлечений и забав. Не понимаю я, как на маленьком острове,
полном народа, может укрыться мальчишка, которого вся страна ищет! Но
проверить придется. Нет иного выхода. Не хочу я убегать в чужие страны,
не смогу я жить в обличье бюргера, не дана мне такая святая вера, как у
Рууда, паладина покойного. Значит один путь -- найти Марка, и лично
сдать его Дому. Владетель суров, но справедлив, это никто не оспорит.
Что я ему -- мелочь досадная. Простит -- так только больше народом любим
будет. А тайн никаких я все равно не знаю, могут меня магнетизму
подвергать, могут на дыбу вздернуть -- нечего мне сказать, нечего...
Уснул я под шепот дождя, под треск углей в камине, в тепле и уюте. Но
снился мне холод и снег, снилась бесконечная ледяная пустыня, по которой
я бреду во тьме. Долго брел, ног не чуя, бездумно, но зная, что надо
идти. А потом выступила из темноты женщина со светлым ликом, тьму вокруг
раздвигая. Рухнул я на колени, глаз поднять не смея. И главное, понимал,
что это сон, и такие сны посылают свыше.
Но Сестра ничего не сказала. А когда я протянул руку, и коснулся ее
-- только холод почувствовал. Ледяной, смертный...
И какая польза в таких снах?
Даже если был это знак, то не для моего скудного ума.
Полежал я в темноте, таращась на последние искорки огня в камине, и
уснул снова. Может что хорошее приснится?
Но больше в ту ночь мне ничего не снилось.
Глава вторая, в которой меня дважды узнают, но оба раза ничего
страшного не происходит.
Встал я раньше старика Жана. Убрал стул от двери, нечего ему знать о
моих страхах. Постоял у окна.
Кончился дождь, отплакала Сестра по людским грехам. Светило солнце,
на траве искрилась роса. А вот цветы на клумбах поникли, будто
признались себе -- осень в права вступает, кончилось их время.
У цветов век недолог.
Пошел я на кухню, растопил плиту, чайник из бочонка чистой водой
наполнил. Пока кипел, сходил на улицу, нашел сортир, после умылся из
колодца мутной от дождя водой. Постоял босиком на холодной траве, в небо
глядя.
Сестра, ну подскажи!
Вразуми дурака!
Может и впрямь убраться куда на край света? Вот и Нико так советовал,
а попробуй, найди лихого человечка хитрее; и барон старый, которому
опыта не занимать... Все они умные, один я на свою шею приключений ищу.
И нахожу, что характерно!
Главное ведь в жизни -- сама жизнь. Любой грех замолить можно, любую
беду поправить. Пока живешь -- всегда найдется место и радости, и
надежде, и любви.
А кто умер -- он уже проиграл. Даже если был святым паладином.