Холодные берега
К списку книг
о на куртку. Да, я
скользкий. Ну кто подумает, что Ильмар станет ходить со своим прозвищем
на груди?
А все-таки, кто я, художник или поэт? Подумав, я решил, что стану
скульптором. Труднее проверить мое умение, а то художнику в любой миг
могут подсунуть бумагу и стило. В свои способности сочинять стихи я
вообще не верил.
Избавившись от моряцкой одежды и плаща самым простым и естественным
образом -- кинув все тряпки кучке нищих, ошивающихся вокруг дешевой
распивочной, -- я зашагал дальше. За моей спиной шел энергичный дележ
одежды. Скоро весь маскарадный костюм моряка Марселя окажется
разобранным пятью доходягами, а через пару ночевок на улицах превратится
в грязные, мерзкие тряпки. Никаких следов.
Настроение стремительно улучшалось. В каком-то случайном кафе я
перекусил жареной телятиной с пивом -- пиво оказалось хорошим, не то что
амстердамское, которое пить -- все равно что напиться воды из их
Амстеля. Где-то невдалеке, на храме, часы отбили три. Я подавил
невольное желание пойти на звук -- с моими-то грехами лучше Сестре без
посредников молиться. Но время до вечера занять стоило. Глупо было
бродить без толку по холоду, еще нелепее сидеть в гостинице, а
напиваться, учитывая многообещающий вечер -- тем более.
И тут решение нашлось само собой. Я вышел к лионскому театру, где как
раз начиналось представление. Людей было немало -- может и впрямь
хорошая труппа? А давали мольеровского "Тартюфа", вещь при должном
умении актеров весьма смешную.
Я зашел.
Театр оказался приличный, видно, искусства в Лионе, как впрочем и по
всей галльской провинции, пользовались покровительством властей и
благосклонностью богатой публики. И труппа, хоть ни одного громкого
имени среди актеров не было, играла славно. Актер, игравший Оргона, так
ловко отвлекал зрителей голосом и мимикой, что все время казалось -- он
и впрямь знает Слово, на котором припрятан ларец с документами Аргаса. А
сцена во втором действии, где мерзавец Тартюф убеждает Оргона дать ему
Слово, и переложить на него ларец, была сыграна поистине великолепно.
Мне вспомнился короткий диалог покойного брата Рууда и епископа: "мы
узнаем интервал и длительную фазу Слова". Конечно, то, что Слово не
только произносят, я и раньше знал. Но только тут, глядя на движения
актеров, я понял все, что имелось в виду. Чтобы открыть проход в Холод,
спрятать туда что-то или достать, нужно произвести и несколько жестов, и
звуков, слив все воедино... в красивое, плавное, звучащее движение,
открывающее путь в ничто.
Похоже, великий комедиант действительно знал Слово. Не зря же роль
Оргона писал под себя? Я представил, на что была похожа комедия, когда в
ней играл сам Мольер. Наверное, он старался представить это ловкостью
рук -- как сейчас актер пытается выдать за подлинное Слово свое
мастерство престидижитатора.
Удивительно. Смотрят люди спектаклю, смеются над неуклюжими попытками
Тартюфа научиться Слову, и не понимают, что под маской насмешки спрятана
правда.
Интересно, а можно было, наблюдая за самим Мольером, научиться Слову?
Потом меня отвлек монолог Оргона -- уж очень с чувством был исполнен.
-- По простоте своей я все открыл злодею
С доверием к его познаньям и уму,
И он мне дал совет -- дать Слово и ему:
Что, дескать, ежели потребуют бумаги...
Публика внимала. Ни у кого здесь, конечно, Слова не было. Но
надежда-то никогда людей не оставляет! И каждый, наверное, думал -- "уж
если узнаю Слово, то никому, никому -- ни жене, ни сыну, ни лучшему
другу..."
Как и положено, спектакль кончился благополучно. Прибыла Стража с
личным повелением Владетеля, Тартюфа сослали на рудник, Оргону простили
все прегрешения перед Домом.
Пока народ расходился, спустившийся со сцены актер демо