Чистовик
К списку книг
выбором.
– Правильно. Ты не вернулся в полной мере в свою реальность, Кирилл. Ты продолжаешь
оставаться помехой в ходе времен. Песчинкой в океане, которую носят волны.
– Да ты поэт…
– Был. Не важно. Ты хочешь отомстить?
– Хочу закрыть для функционалов Землю. Так же, как закрылся ваш мир или Твердь.
– Мы закрылись по-разному. Твердь ведет войну. Мы изолировали себя на уровне тонких структур
пространства. Никто и никогда больше не проникнет в наш мир, и мы никогда не сумеем выйти вовне.
В голосе робота была печаль.
– Я сочувствую.
– Спасибо. Не важно. Я не совсем человек и не испытываю подлинной тоски по родине. Но мне
неприятно то, что происходило во время вторжения. Человек, чье сознание лежит в основе моего,
погиб от рук функционалов. Я хотел бы нанести функционалам урон, который помешает повторению
подобного.
– Наши желания совпадают, – пробормотал я. – Вот только я бы еще хотел вернуться домой…
– Я должен тебя предупредить, что шансы на это исчезающе малы.
– Я знаю.
– Тогда мы – союзники.
19
Союзники – в этом слове всегда есть элемент временности. Союзники Второй мировой
благополучно разругались, едва закончив войну, да и во время войны уже готовились к будущему
противостоянию. Советский Союз распался – и теперь отношения между бывшими союзными
республиками куда хуже отношений с прежними врагами. Так и в обычной, человеческой жизни –
часто ли мы употребляем слово «союзник»? Друг, товарищ, единомышленник – запросто. А в слове
«союзник» будто заложен будущий раскол. Он не друг. У нас просто общие интересы. В какой-то
одной сфере и на какой-то определенный период времени.
Ох, зря Советский Союз назвали Союзом! Заложили лингвистическую мину под будущее. А стоило
хотя бы поинтересоваться, откуда взялось слово «союзник»! Две с лишним тысячи лет назад так
называли подчиненные Риму области Италии, которые обязаны были во всем помогать Риму, но
сами никаких прав не имели…
Я вздрогнул, сообразив, что рассуждаю на тему, о которой никакого представления раньше не имел.
Способности функционала прорезались.
Значит, я делаю выбор.
Та часть меня, которая, если верить роботу, вообще к человеческой плоти и крови не имеет
никакого отношения, моя «измененная вероятность», проснулась и любезно предлагает мне доступ
к энциклопедическим знаниям.
Я недолго колебался.
– Хорошо. Мы союзники.
– Я нуждаюсь в человеческой помощи. – Робот поднялся. – Вход в здание открывается только для
людей. Как ты видишь, я не слишком подхожу под определение человека. Мне приходилось ждать
появления людей, чтобы попытаться войти в строение.
– Эй! – Я тоже вскочил. – Так ты уже пытался?
– Да. Иногда здесь появляются люди. Авантюристы, искатели приключений, охотники за
сокровищами. Если мне удавалось их задержать, то я отвечал на их вопросы и предлагал совместный
поход в башню.
– И много таких было?
– Шестьдесят два человека. Совпадение с количеством лет, проведенных мной здесь, случайно.
Иногда люди не появлялись три, четыре года. Самый большой перерыв прервало твое появление –
девять лет.
– Замечательно. И что они спрашивали, что ты им отвечал?
– Они задавали другие вопросы: есть ли в здании сокровища, есть ли у нас шансы войти туда и
выйти обратно. Я отвечал, что сокровища есть и шансы – тоже.
– И все соглашались?
– У них не было выбора. Я объяснял, что не могу допустить широкой утечки информации о себе. Они
должны были идти со мной – или погибнуть сразу. Они предпочитали идти.
– И гибли?
– Да.
– Просто чудесно! – Я уставился в безразличные стеклянные глаза. – Ты не добрый робот, верно?
– У меня есть цель. Ты всегда бываешь добрым?
– Но я… – Я замолчал. Что «я»? Человек? Так и передо мной человек в металлическом теле. Он не
связан никакими законами, он поступает свободно.