Звезды - холодные игрушки
К списку книг
Что с тобой, Никки?
Во взгляде Катти была тревога.
-- Тяжело быть новорожденным, -- ответил я.
Здание Мирового Совета внутри оказалось еще более подавляющим, чем
снаружи. Здесь не признавали маленьких комнат. Анфилада залов, идущих
сквозь постамент "аллегорической фигуры Наставника" была так огромна,
что я бы не удивился летательным аппаратам, курсирующим по помещению. Но
вместо них скользили заурядные транспортные платформы.
-- Седьмой зал, у информационных стендов, -- сказала Катти. --
Быстрее. Таг, лови платформу!
Людей было много. Люди шли по своим делам, люди озирались,
зачарованно изучая сводчатые потолки, расписанные красочными фресками,
скапливались у колонок терминалов, разбросанных по залу, они пришли сюда
отдыхать и работать. Где-то играла едва слышная музыка, шуршали шаги,
обрывки тихих разговоров сливались в легкий гомон.
Мы подъехали в седьмой зал на платформе, вместе с серьезным,
молчаливым Наставником, явно спешившим по своим делам, и молодыми
ребятами. Те, наверное, просто болтались по центру Родины, и на
Наставника взирали с восторженной почтительностью. На нас, впрочем, тоже
с уважением. Мы явно производили впечатление людей, пришедших сюда не
зря.
Я тоже поглядывал вокруг, особенно на потолочные фрески. В общем-то,
ничего интересного там не было -- что-то вроде курса истории в
картинках. От Каменной эры -- и далее. Единственное, что я отметил для
себя -- подмеченное мной табу на прикосновения сохранялось и здесь.
Только Наставники держали кого-то за руки, только они выносили раненных
из пылающих зданий, наставляли детей и утешали стариков. Порой
Наставники были молоды, порой -- стары, а одежда их ничем не отличалась
от одежды окружающих. Но что-то было в самой манере изображения,
позволяющее безошибочно выделить Наставников среди других фигур.
Какое-то благородство позы, мудрость в глазах, доверие, читающееся во
взглядах окружающих.
А ведь сложно, наверное, разрисовывать купола потолков так, чтобы
снизу изображение выглядело правильным и соразмерным. Линии должны быть
нарочито искажены. Картина должна стать фальшивой и несоразмерной, чтобы
издали напоминать правду...
Я потер лоб. Нет, что за гадости лезут в голову?
Особенно поразила меня фреска, занимающая весь потолок шестого зала.
На ней был изображен бушующий океан, острые скалы, затянутое штормовыми
тучами небо. На скалах стояли Наставник и маленький мальчик. Наставник
одной рукой обнимал мальчика за плечи, другой указывал в море, где,
расправив паруса, несся по волнам корабль. Могучие гребные колеса
наполовину высовывались из воды, на мачтах пылали огни. Наверное,
относившаяся к Морской Эре картина должна была означать мудрость
Наставника, указующего подопечному на красоту бури, на отвагу матросов,
схватившихся со стихией... а может быть, на их преступное легкомыслие.
Курс корабля не оставлял сомнений, что через минуту он врежется в скалы.
Но у меня возникла неприятная мысль, что после крушения Наставник и
мальчик спустятся со скал, и примутся растаскивать уцелевшие корабельные
грузы...
Я опустил голову.
Беда...
Личность -- это не только уникальный генотип, набор знаний и система
речевой коммуникации. Главное -- отношение к окружающему, набор реакций,
который формируется на протяжении всей жизни. И тут, наверное, наиболее
важна последовательность, с которой оцениваются явления окружающего
мира. Что-то должно закладываться в некритичном, бессознательном детском
возрасте, становиться аксиомой, не требующей доказательств и не
вызывающей сомнений. Иначе -- беда.
Я утратил именно аксиомы. Социальные нормы, не поддающиеся
разъяснению. И теперь вернуть их обратно почти невозможно. Остается лишь
притворяться.
-- Никки!
Вслед за Тагом и Катти