Звезды - холодные игрушки
К списку книг
рожали.
Вот теперь я верю, что страдал импульсивностью...
-- Гнусно следить, -- сказал я. -- Гнусно следить и повелевать.
Строить знания на обмане. Доброту -- на доверии.
-- Ты не прав, Никки, -- мрачно сказал из-за спины Ган.
-- Нельзя так, Ник! -- примиряюще поддержал его Таг. -- Извинись...
Мне -- извиняться?!
Лишь Катти молчала...
-- Когда ты станешь Наставником, -- прошептал Пер, -- ты поймешь...
-- Я не буду шпионить!
-- Тогда ты не сможешь помочь детям.
-- Тогда я не буду Наставником!
Старик затряс головой.
-- Опомнись, мальчик! Я ручался за тебя перед Советом!
-- Зря!
-- Ты же знал, что вся территория интерната наблюдается! Все это
узнают, становясь взрослыми! Все понимают, что это нужно!
-- Я -- не все!
-- Если бы Сени Аруано не проследила за девочками, одевающими кукол,
и не помогла Катти осознать ее талант врача и художественную
бездарность, Катти сейчас была бы никому не нужным, мучающимся
собственным бессилием, модельером! -- рявкнул Наставник. Перевел
дыхание. -- Если бы я не читал твои юношеские стишки, ты вырос бы
никчемным поэтом! Читал бы на площадях... -- он наморщил лоб, -- "Тысячи
птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают
птицы, тысячи трупиков остаются..."
-- Раз это так бездарно, -- очень спокойно спросил я, -- почему вы
помните их до сих пор?
-- Это мой долг -- помнить все неудачи подопечных!
-- Я тоже помню, -- неожиданно сказала Катти. -- Как сейчас помню,
как ты читал, Никки... "И смотритель не может все это стерпеть, не может
смотреть, как гибнут его любимцы. "Да пропади оно пропадом!" -- он
говорит. И гасит маяк. И маяк не горит. А в море корабль налетает на риф
-- корабль, плывущий из тропических стран, корабль, везущий тысячи птиц,
тысячи птиц из тропических стран. Тысячи тонущих птиц."
-- Ерунда, -- резко сказал Наставник. -- Катти помнит, потому что
твои отношения с ней всегда были излишни эмоциональны. Но ведь никто
этому не препятствовал! Вы были признаны гармоничной парой, и на все
ваши детские шалости...
-- Вы подлец, Наставник, -- сказал я. И ударил его по щеке.
Несильно.
Без желания причинить вред этому старому человеку.
Но в полной уверенности, что приходит момент, когда легкий удар по
щеке заменяет долгие и сумбурные выражения неприязни.
Пер шатнулся, словно я бил в полную силу. Прижал ладони к лицу.
А мои руки заломили за спину.
Я оглянулся -- Таг и Ган держали меня, неумело, но старательно. Куда
подевалась их неприязнь к прикосновениям!
-- Не стоит, -- сказал я. -- Больше я его бить не собираюсь.
Но они не отпускали.
Мне хватило бы пары секунд, чтобы вырваться. Раскидать их, причинить
сильную боль и повреждения.
Но я не собирался драться с друзьями, даже если они не правы.
-- Тысячи тонущих птиц... -- прошептала Катти, медленно отступая в
угол комнаты. -- Тысячи тонущих птиц...
Наставник отнял руки от лица. Щеки у него раскраснелись, но не от
удара, а от волнения, равномерно. Румянец ему даже шел.
-- Ты моя самая большая неудача, Никки, -- сказал он.
-- Я единственный из твоих подопечных, кто остался человеком, --
ответил я. Подумал, и поправился: -- Стал человеком. Вопреки.
-- Никки... -- выдохнул под моим ухом Таг. -- Проси прощения, Никки!
-- Тебе обеспечен санаторный режим, Ник, -- сказал Наставник. --
Пожизненный санаторный режим.
-- Я обдумаю эту перспективу, -- пообещал я.
-- А мне -- позор... -- Пер опустил глаза. -- Позор на старости
лет... на весь остаток жизни...
-- И этот вопрос я постараюсь решить, -- сказал я. Холодное бешенство
судорогами сводили мышцы. Мне казалось, что стоит Тагу и Гану схватить
меня покрепче, попытаться ударить, и что-то произойдет. Что-то страшное
и маня