Искатели неба - 2
К списку книг
ды... правда!
Сколько у какого барона или графа железа, сколько в державных запасах...
Сколько на каждого придется, если разделить поровну. Ничего хорошего не выходило. Это оттого, что мир наш беден.
- Но все равно кто-то останется беден, а кто-то - богат. И этот крестьянин будет смотреть на проносящийся мимо дилижанс или железную машину на паровой тяге, вроде тех, в Миракулюсе.
- Ну и что? Зато его дети будут учиться в школе. И если Господь дал им достаточно ума, то смогут стать ремесленниками или торговцами, пойти в армию или во флот. А их дети могут стать аристократами. Я досадливо поморщился.
- Да я не о том, Марк. Не об идейках сумасброда Энгельса. Кто же против того, чтобы всякий честный человек был сыт и крышу над головой имел. Ты уж мне поверь, все равно останутся любители чужого добра, останутся дураки и лодыри... но не о них речь. Марк, представь... вот все это уже достигнуто! Что дальше?
- Разве этого мало? - вновь спросил Маркус упрямо. Но я смотрел на него, не отводя глаз, и он смешался. Потом , все ж таки тряхнул головой и начал:
- Если исчезнет на земле бедность, то люди станут жить по заповедям Божьим. Не воруя, не убивая...
- Жены ближнего своего не желая... - скрипуче сказал Жан. Лекарь, оказывается, уже не спал.
Маркус чуть покраснел, но продолжил упрямо:
- Справедливые и суровые законы искоренят грехи.
- Маркус, законы и сейчас строги, - сказал я. - Никого закон не остановит.
И про адские льды все знают. И про то, что, если станут жить по заповедям, наступит на земле рай и железный век...
Внезапно, своим навечно сиплым голосом заговорил Йенс:
- Много ли надо человеку для счастья? Иногда сырая комната близ тюремных застенков - то место, где чувствуешь себя счастливым.
- Мне жаль, что так вышло, Йенс, - сказал я. Но монах досадливо мотнул головой:
- Я не виню тебя, Ильмар. - Он наморщил лоб, ловя ускользающую мысль. - Я говорю, что счастье может быть и в бедности. И в смирении. И в раскаянии.
Йенс протянул руку, взял Маркуса за подбородок, разворачивая к себе. Без грубости, но и без того пиетета, что вчера.
- Мне кажется, ты хороший мальчик, - сказал он. - И я вот что думаю.
Господь нас создал не как игрушку себе. Не для того, чтобы мы его восхваляли. И не для наказаний и горестей. Человек рождается для счастья, мальчик. Пусть я всего лишь нищий монах... нарушавший обеты, а потом пошедший против самой Церкви. Но бывали дни, когда я был счастлив. Когда знал, что я - любимейший из детей Божьих, что мир этот создан для меня, что когда я смеюсь - улыбается небо. Вовсе не важно было, что у меня пусто в животе, а спина болит от плетей.
И я знаю, каждый человек хоть раз, но чувствовал это!
Он обвел нас суровым взглядом, будто ждал возражений. Но все молчали. Все что-то вспоминали. И я - тоже. Из дальнего прошлого. Как падал, кружась, первый снег на желтые листья, как шел я по опушке леса, и на душе было звонко и чисто, в руках своих я отогревал чужие ладошки, а стоило посмотреть вверх - и улыбалось светящееся зимнее небо. Я не могу даже припомнить, где и когда это было, не помню имени девушки, что шла рядом, и едва помню ее лицо...
Но я помню, как из ночного неба, в свете полной луны, падал хлопьями белый снег. И я помню, как улыбалось мне небо.
Разве была тогда во мне хоть капля горькой тоски и мысли о тщете жизни?
- Я прошу тебя, мальчик, - сказал Йенс, - Стань настоящим Искупителем.
Сделай так, чтобы мы знали любовь и любили в ответ. Не ведаю как, но сделай это.
И в тесной кабинке мчащегося дилижанса, этот неповоротливый, некрасивый, изломанный жизнью человек опустился на колени, целуя руку Маркуса.
"Не говори ничего! - взмолился я мысленно. - Не надо слов! Не давай ему обещаний, не клянись..."
- Я сделаю все, Йенс, - прошептал Маркус. - Все что смогу...
Йенс все стоял перед ним на коленях, держа за руку.
Ждал чего-то. Я тоже присел перед ним, заглянул в г