Искатели неба - 2
К списку книг
м не зная чего.
Хотя нет, вру. Знал я, чего жду.
Грохоча по булыжникам, подъехали две кареты. Перегнувшись через перила, я смотрел, как выбираются из экипажей запыленные путники.
Никакого удивления у меня не было. Когда выбравший первым Арнольд начал подозрительно осматриваться и задрал голову вверх, я помахал ему рукой. Арнольд выпучил глаза. Слепо нашарил епископа - в мирской одежде Жерар походил скорее на крепкого мастерового, чем на особу духовного сана, указал на меня.
Я помахал рукой и епископу.
Все наши спутники стояли перед гостиницей. Молча, обращая внимания на возниц, что суетились, требуя платы, смотрели на меня с одинаковым выражением лица.
Когда-то, давно уже, услышал я такую фразу - "человек судьбы". Сказали ее про одного поэта, не гнушавшегося захаживать в воровские притоны Амстердама. То ли вдохновение он среди нас искал, то ли таким был его вызов свету, не знаю.
Поэта никто не обижал, человек он был правильный, когда водились деньги - всех привечал, когда сидел на мели - не брезговал угощением. Но было у него в лице отличное от всех выражение, будто невидимая паутинка легла. И однажды старый хрыч Нико, выползший к нам из своего хозяйского кабинета, буркнул мне, взглядом указывая на пьющего абсент поэта: "Человек судьбы".
Тогда я ничего не понял, хоть и не стал переспрашивать, а кивнул глубокомысленно.
А через месяц поэт обкурился опия и вышел из окна мансарды, где жил "вдохновения ради". То ли с дверью окно перепутал, то ли решил, что летать умеет... то ли просто почуял зов судьбы.
С тех пор и я стал иногда замечать людей, которых позвала судьба.
У товарищей наших, у всех, лежала на лице незримая тень. Это не обязательно к беде ведет. Видел я такое и у людей, которым суждено было к лучшему свою жизнь изменить, и они о том уже подспудно догадывались.
Но еще никогда не встречались мне сразу семеро, ведомых судьбой.
Жаль, никакое зеркало не поможет на самого себя со стороны так глянуть, чтобы разглядеть эту печать.
Первой стронулась с места Луиза. Бросилась в двери гостиницы, с выпученными глазами, с радостной улыбкой на лице.
Ну, понятное дело, как же она без обожаемого Маркуса жила...
Арнольд стряхнул совсем уж расшумевшихся возчиков и без спора расплатился.
А я пошел в комнаты, сел на постель, погладил Хелен по плечу. Летунья спала, на ласку не отзывалась.
- Вставай, - прошептал я. - Хелен... Летунья что-то буркнула, повернулась на спину, недовольно в окно глянула:
- Какая рань... ты хуже муэдзинов, Ильмар.
- Наши приехали, - сказал я.
- А! - Хелен без всякого удивления села на кровати, одеяло быстро к груди подтянула. - Выйди, я оденусь.
Ох уж высокородные дамы...
Застегивая на ходу рубашку, я пошел в гостиную комнату. Хелен окликнула меня:
- Все добрались? Нормально? Впрочем, сомнений в ее голосе не было.
Когда судьба сводит вместе людей разных, кого-то - со дна общества, а кого-то - из высшего света, ужиться им не суждено. Это я знал еще с первой своей каторги. Каждый сам по себе - хороший человек: что безграмотный крестьянин, огревший дубьем сборщика налогов, что сочинитель едкого памфлета на правящий Дом. А сойдутся вместе - беда... Сочинителю противен крестьянский дух и манера гадить по-простому, у первой же стенки. Крестьянин от одной лишь манеры ^сочинителя разговаривать звереет, половины слов не понимая.
Среди нас, положим, темных крестьян не было. Но как подумаешь о пропасти между Жераром и Йенсом, Антуаном и Луи, Хелен и Луизой... А ко всему еще старые отношения, что неизбежно тянутся. И давние разборки между Хелен и Луизой. И моя с Арнольдом игра в "вора и стражника", что с Амстердама длится.
При таком раскладе спасает лишь одно - человек, который всей компании служит духовным стержнем, святым столбом. На себя общий груз принимает, одним лишь словом спорщиков утихомиривает. И у нас этим стержнем, ясное дело, был Маркус.
В