Искатели неба - 2
К списку книг
чисто разум теряет! Но Антуан вдруг склонил голову, будто в безмолвном извинении, и произнес:
- Может, это и благо, что, говоря о свойствах человеческой души, мы не вправе положиться на самые тонкие приборы? Если бы можно было измерить добро и зло, определить их по шкале, подобной шкале альтиметра или компаса, мы утратили бы всякий стимул меняться... меняться к лучшему. Но я не представляю себе, как возможно создать такой прибор... Чего ты от меня хочешь, Жан?
- Ты поэт, Антуан, - негромко сказал лекарь. - Что бы ты ни говорил о себе и чем бы ни занимался, но ты всегда был поэтом. К сожалению, трусливым поэтом.
Антуан вздрогнул.
- Я хороший лекарь, и возраст дает мне право сказать это вслух, - продолжал Жан, - Но я вижу лишь тело. А ты умеешь видеть душу людей, Антуан.
Все светлое, что есть в душе. Ты мог бы писать книги, которые заставят людей задуматься о душе не меньше, чем самая искренняя проповедь самого святого епископа. Но ты струсил. Не захотел сам предстать с оголенной душой!
- Это не правда, Жан!
- Правда. Может быть, виной тому твои друзья... среди которых я числю и себя. Мы терялись. И прятали свое смущение за насмешками, за иронией и сарказмом. Твои подвиги до сих пор вспоминают державные летуны, но может быть, одна-единственная твоя книга стала бы выше всех этих подвигов?
- Не думаю, Жан. Мне кажется, что одна-единственная спасенная жизнь выше всех книг, - серьезно ответил Антуан.
- Когда в Северном море ты сел возле сбитого планера и выловил товарища из ледяной воды, это был подлинный героизм. - Жан развел руками. - Сутки качаясь на волнах, ожидая, что налетит шквал или вода вольется в поплавки, ты боролся за чужую жизнь, отдав в заклад свою...
Удивительно, вся насмешливость сползла со старого лекаря. Сейчас он сам говорил как поэт, пусть даже случайный, поэт поневоле, на миг отразивший красноречие своего Друга...
- Но почему ты не хочешь поверить, что тысячи и тысячи людей тонут каждый день в ледяных волнах жизни? - Жан поднял голос. - Почему ты не решился поставить на кон свою душу - чтобы спасти их?
- Не знаю, Жан. Может быть, потому, что это никому не было нужно? - Антуан как-то беспомощно развел руками.
- Откуда людям знать, что им нужно, если этого еще нет на свете? - вопросом ответил Жан. - А... дело прошлого, Антуан. И мы с тобой тоже часть прошлого. Случайно зажившиеся на свете старики. Но, может быть, у нас есть шанс доказать... что столь долгая жизнь была нам дана не случайно.
- Чего ты хочешь от меня, Жан? - резко спросил Антуан.
- Я хочу, чтобы ты, вместе с Ильмаром, нашел принца Маркуса! Чтобы ты посмотрел ему в глаза и понял, что он такое - добро или зло!
Старик, бывший когда-то героическим летуном, прижал ладонь к лицу. Лишь глаза смотрели поверх пальцев - на бывшего лекаря Жана Багдадского. Наконец Антуан заговорил:
- Ты назвал меня трусом, Жан... никто и никогда не говорил мне таких слов.
Но, может быть, ты прав. Может быть, высшая смелость для меня состояла в том, чтобы заговорить в полный голос. И что же, теперь ты хочешь, чтобы старый трус проявил неслыханную смелость? Взялся судить мессию?
- Да. Потому что только ты сможешь это сделать. Я не смогу - я помню Маркуса ребенком, и память не даст судить здраво. Ильмар не сможет - он помнит Маркуса своим младшим каторжным товарищем, и память не позволит ему увидеть правду. Но ты, ты будешь смотреть в его душу. Ты поймешь, кто он сейчас. И когда поймешь - скажешь Ильмару. Вот и все.
- И если я скажу, что в душе этого мальчика - зло... - тихо начал Антуан.
- Нет. Если ты скажешь, что в его душе нет добра. Тогда пусть решает Церковь.
Антуан покачал головой. Он был не то чтобы напуган - удивлен. И голос его стал задумчив, обретая прежнюю певучую интонацию:
- Однажды, когда я был молод, мой планер упал в предгорьях Альп. Никто не назовет падение с двух километров посадкой, но я был жив и даже не поранился. Я еще не успел порадоваться свое