Осенние визиты
К списку книг
r />заполнены прошедшим днем, то слишком быстро начинаешь воспринимать
попутчиков как личности. Пусть даже с ней не заговаривали (и чем она
отпугивает случайных ловеласов?) поневоле вслушиваешься и всматриваешься.
На матюки Анна внимания не обращала, в операционной от коллег такого
наслушаешься, что любой пролетарий покраснеет.
Говорили сегодня о политике, со всем подобающим словесным
обрамлением. Анна перестала воспринимать разговор уже через пару минут.
Надоело все это до безумия... Она стала смотреть на паренька, стоящего
рядом в проходе. Молодой, симпатичный, похожий на передовика-рабочего из
советских фильмов. В разговоры он обычно не вступал. Вот и сейчас ехал
молча, глядя сквозь людей куда-то в окно.
Интересно, могла бы она в такого влюбиться? А выйти за него замуж?
И что бы сказали знакомые о муже-пролетарии?
Анне стало смешно и неловко. Она вдруг показалась самой себе старой
девой, перебирающей женихов "второй свежести". Дожилась...
Мимо сторонящихся (удивительно вежливо сторонящихся) людей она стала
пробираться к двери. Выскочила на остановке в гордом одиночестве, оправила
на ходу плащ. Здесь было ветрено и неуютно, перед этими унылыми бетонными
корпусами, воткнутыми неведомыми планировщиками на полпути от микрорайонов
к заводу. Зимними вечерами, когда темнело рано, она старалась не ходить к
остановке в одиночку.
Сегодня ночью по отделению дежурила Тоня, девчонка совершенно
безалаберная, но врач от Бога. Из тех, кто все делает спустя рукава, а
больной поправляется час от часа. Анне всегда казалось несправедливым, что
человек, ставший врачом случайно, и не испытывающий к профессии ни
малейшего уважения, способен на то, чему она и к пенсии не научится. Но
что здесь поделаешь...
Дверь ординаторской была заперта изнутри, Тоня, конечно, и не
собиралась утром обходить больных. Анна минуты две простояла, постукивая
по закрашенному белой краской стеклу костяшками пальцев, прежде чем внутри
завозились.
- Ой, извини, - сонно пробормотала Тоня, открывая. - Ты чего так
рано, еще без четверти восемь...
- Не спалось, - сказала, входя, Анна. Тоня была в одном белом
халатике на голое тело, растрепанная и жизнерадостная. Нюх у нее был,
совершенно гениальный. Придется ли ночью бежать к умирающему больному, она
знала с самого вечера. - Обход не делала?
- Делала, - Тоня улыбнулась, отходя к гардеробу и сбрасывая халат.
- Да, с вечера. А записала на утро.
- Корнилова, не разыгрывай из себя начальство... - Тоня втиснулась в
джинсы, иронически глянула на нее. - Все в порядке, никто не _у_ш_е_л_.
- А никто не собирается?
- Шедченко, - не задумываясь ответила Тоня. - Его на гемодиализ надо
сажать, сама знаешь.
Анна промолчала. Тоня тем временем закончила переодеваться и замерла
перед зеркалом.
- Кто еще потяжелел? - спросила Анна.
- А, по мелочи... - вывинчивая помаду отмахнулась Тоня. - Новости
смотрела вчера?
- Нет.
- В Думе приняли закон об усилении финансирования... - Тоня плотно
сжала губы, поморщилась, глядя, как легла помада, - ...больниц. Так что
готовься лечить по учебникам. Добился все-таки узбек своего.
- Хайретдинов? Да что в нем узбекского, кроме фамилии?
- Имя, - невозмутимо отпарировала Тоня. - И восточная экспансивность.
Анна секунду поколебалась, но все-таки ответила.
- Да нет в нем никакой экспансивности, восточной тем более. Это на
Кавказе экспансивность в крови. А он так, на публику играет. Ты чай
попьешь?
- Все равно молодец... Спасибо, до дома потерплю.
Она натянула курточку, закинула сумку на плечо. Глянула на Анну -
уверенная, подтянутая, симпатичная.
- Удачно отдежурить. За Шедченко приглядывай, остальные потерпят.
Хватит с нас вчерашней троицы, и так пропесочат в понедельник.
- Пока, Тонь.