Осенние визиты
К списку книг
не получит.
Никогда. Зарову нравились две вещи в его редкой специальности - то, что он
мог говорить правду и то, что у него не существовало начальников.
- Чего ты, собственно, хочешь? - спросил Посланник Власти. - Денег,
что ли?
- Веры в себя. Я обещал.
- Что ты обещал? Романчик написать? О злобных марсианах и отважных
землянах? Да очнись, Ярослав! Наступило время больших дел!
- Рашид, я выполняю обещания. Тебе это не нравится?
- Нравится, писатель.
Заров хотел было сказать - "зови меня литератор", но промолчал. Это
он говорил только друзьям.
А Хайретдинов был союзником, партнером, даже - хозяином. Но не
другом.
- Ладно. Езжай, - Визирь уступил мгновенно. Словно сложил что-то в
уме, экстраполировал на будущее - и признал свою ошибку. - Ярослав,
единственное, что хочу сказать...
- Ну?
- У тебя все-таки возникнет искушение... это неизбежно. Пойти на ту
встречу. Дать ребятишкам денежку, задержать Илью с Марией... если они
придут.
- Ты считаешь меня большим идиотом, чем я есть.
- Извини. Но я знаю эту сладость... сладость добрых дел. Отсроченного
греха, оттянутой подлости, - Визирь подступил к нему, маленький, плотный,
суетливый, - такой безобидный человек... который не был человеком. -
Писатель, ты не ошибись, а? Всегда хочется остаться чистым.
Хорошим-хорошим... Не марать руки кровью невинных младенцев. Не делать зла
своими руками. Тебя ведь это страшит? Именно - своими руками! Пойми, когда
мы умываем руки - мы открываем путь куда большей крови!
- Я знаю.
- Знать - это не главное. Ярослав, ты умный мужик. Ты любишь красивую
жизнь и добрые дела. Работа такая, да? Так пойми - эту красоту и доброту
принесет не Посланница Добра. Не мальчик, который ни во что больше не
верит! Я, гнусный человечек узбекской национальности...
- Рашид, вот этим не кичись. Знаешь, националистов и шовинистов я
одинаково... люблю.
- Знаю. Но именно я, чужеродец, двинутый кланом на партийную работу,
полюбивший демократию, обрусевший и ставший святее папы римского - я
принесу стране покой! Покой и веру в себя! Достоинство и силу! Понимаешь?
Не омовение сапог в чужих океанах, не карточки на масло, не распродажу
всего и всем! Я подниму эту страну с колен! Она ждет меня! Меня, Власть!
Силу! Да, тысячи сгинут бесследно! Да, миллионы заткнут себе рты! Господин
писатель, что тебя больше ранит - тысяча правдолюбцев или миллионы
голодных и униженных?
Заров не ответил.
- Ты до сих пор думаешь - как меня обмануть, - уже спокойнее сказал
Хайретдинов. - И рыбку съесть, и в кресло сесть. Очнись!
- Я давно уже очнулся, Рашид.
- Ой ли?
- Я просто выполняю свои обещания. Понимаешь?
- Тебе дать машину? - помолчав, сказал Визирь.
- Дай.
Хайретдинов подошел, положил руки ему на плечи:
- Ярослав... я тебе верю!
- Я хочу дойти до конца, - просто сказал Заров. - Понимаешь? Я творю
чтиво. Развлекаю публику. Так позволь мне... отыграть эту роль.
- Не заиграйся.
10
Машину вел Семен. Когда они пересекли кольцевую дорогу, Заров не
удержался, спросил:
- Слушай... кто для тебя - Хайретдинов?
Семен покосился на него, но ответил спокойно:
- Сильный человек.
- Я с тобой наполовину согласен.
Кажется, он не понял. К лучшему, наверное.
- Улица Хмелева, - сказал Заров. Он был готов к объяснениям, но
Семен, похоже, хорошо знал свой город. Он вел машину по каким-то тихим,
полупустынным улицам. Изредка - играющие дети, бредущие домой взрослые.
Дома старые, дома новые, деревцо, тянущееся вверх из крыши кирпичного
монстра, трава, пробившаяся между балконами многоэтажки. Хей! Может быть,
в этом доме живут Кей и Герда конца двадцатого века? Вот он, их садик
между балконами. Цепкие плети сорняков. Живые и веселые, пронзающие
камень, пьющи