Искатели неба - 2
К списку книг
няя тон, сказал незнакомец. - Не знал, что ты сохранил такое чудесное вино в этой глуши...
- Подобно тому, как умирающий от жажды хранит последний глоток воды в бурдюке посреди жестокой пустыни, хранил я это вино... - сказал Жан Багдадский, старательно подражая его голосу. - Для тебя, мой любезный друг...
Он зашелся в приступе хихиканья.
- Врачебное ремесло портит людей, - мрачно сказал его собеседник, утрачивая изрядную долю поэтичности. - Зачем я к тебе приехал, позволь спросить? Чтобы ты надо мной издевался?
- Антуан. - В голосе Жана мелькнула тень раскаяния. - Я тебе неоднократно говорил: займись сочинительством, излагай свои мысли на бумаге! Но в обыденной жизни твои слова вызывают смущение. Понимаешь?
- Смущение? - возмутился тот, кого назвали Антуаном.
- Да, именно смущение. Тебе доводилось видеть, как наивно и выспренне может Выглядеть искренняя молитва, бездумно перенесенная на страницы молитвослова? А здесь наоборот - слова, которые должны звучать для одного, звучать в душе, а не колебать воздух, вызывают неловкость. Почему ты не издал хотя бы свои сказки?
- Ну... если бы...
- Ты не решился раскрыть свою душу. Открыть раковину, в которой, возможно, скрывается жемчужина... - ехидно сказал Жан. - Еще бы! Прославленный летун занимается сочинительством романтических историй! Как можно!
- Жан...
- Что Жан? Кстати, воспеваемые тобой жемчужины вовсе не радуют раковину.
Жемчужина - это болезнь, попытка моллюска защититься от попавшей внутрь песчинки!
- Сочинительство тоже болезнь, - тихо ответил Антуан. - Попытка души защититься от попавшей внутрь боли.
Жан вдруг замолчал. А потом сказал, совсем уж другим тоном:
- Ладно... прости меня, друг. Прости старого дурака. Мне очень грустно, что когда мы уйдем - а ждать этого уже недолго, - все твои истории уйдут вместе с нами. Истории про ночные полеты, про осажденные города, про войны в воздухе и мир на земле...
- Кому они нужны, эти глупые истории... - прошептал Антуан так тихо, что я едва расслышал.
- Моллюск не может судить, кому нужен его жемчуг.
Они замолчали. Я услышал тихое звяканье бокалов. Посмотрел на Йенса - тот ошарашенно смотрел на меня. И впрямь странные речи ему довелось услышать.
Я кивнул Йенсу, двинулся назад, к двери в дом. Монах молча следовал за мной.
У дверей я постоял миг, собираясь с духом, и постучал.
Открыли не сразу. Я так и представлял, как Жан, насторожившись, достает свой древний пулевик, заряжает, крадучись подходит к двери, смотрит в какую-то неприметную щелочку... и застывает в нерешительности.
- Тебе решать, впустишь нас или свинцом угостишь, - сказал я.
Дверь открылась.
Старый лекарь стоял, опершись на пулевик словно на костыль, и растерянно смотрел на меня. За его спиной стоял еще один старик - видно, тот самый Антуан.
Высоколобый, абсолютно лысый, в отличие от Жана, и еще постарее, пожалуй. На удивление прямой, крепкий. Здоровенный ручной пулевик армейского образца он держал стволом вниз, но уверенно и крепко.
- Глазам не верю, - сказал Жан. - На старости лет, первый раз - не верю!
- Это... - вопросительно начал Антуан.
- Ильмар Скользкий. Который, как вчера объявляли, сбежал из застенков Урбиса! - Жан беспомощно развел руками, едва не выронив пулевик. - Что ж... входи... входите...
- Это брат Йене, - представил я своего спутника. - Надсмотрщик застенков Урбиса... бывший.
- Грехи наши тяжкие... - вздохнул Жан. - Мир перевернулся. Входите.
Вино, которым Жан Багдадский своего друга угощал, и впрямь было отменным.
Сухим, но не кислым, в меру терпким и ароматным, и при этом набравшим изрядную крепость. Глянул я на год урожая, скромно на этикетке выписанный, л лишь головой покачал.
Такое вино к столу Владетеля подавать.
- И зачем же вы пришли ко мне, злодеи? - спросил Жан. Тон был суровым, но что-то мне подсказывало - старик нашему появлению рад безмерно. Для таких, как он, прозябать старо