Звездная тень
К списку книг
самого себя я перешел на более циничный тон:
- Для тебя, наверное, я сексуально привлекателен...
- Есть такое дело,- спокойно ответила Маша.- Хоть и менее, чем Саша Данилов.
- Деду, извини, уже изрядно лет...- проглотив обидную откровенность, продолжил я.- Он питается в основном йогуртами и детскими пюре. Выкурить тайком трубку - для него событие, глотнуть водки - разгул.
- А пройти по саду, взять в руки цветок, погладить собаку?
- Когда я на Земле, то выгоняю его прогуляться!
- Все равно, Петя.
- Маша... а ты его действительно любишь?
- Андрея Валентиновича я любила и буду любить! - отрезала Маша.- Его самого, а не ящерицу с его памятью!
Что-то во мне взорвалось. Секунду стаканчик кофе подрагивал в моей руке, готовясь отправиться в полет по четко определенному адресу.
Остановило меня только то, что кофе еще был слишком горячим.
Я встал и вышел из каюты. Надо помочь Данилову в проверке шаттла. В конце концов, я второй пилот.
Второй пилот, а не закомплексованная девчонка, для которой человек и его внешность - слиты воедино.
Чем бы ни руководствовались алари - презрением к нашей отсталости или искренним дружелюбием, но управление челноком и впрямь никак не изменилось. Пилотажный компьютер продолжал пребывать в полной уверенности, что на корабле стоят обычные жидкостные двигатели. Практически неисчерпаемый запас топлива и огромная тяга машину не смущали.
С Машей я больше не разговаривал. Она поглядывала на меня, видимо, сожалея о своей откровенности, но я предпочитал игнорировать ее взгляды. Деду, разумеется, тоже не стал ничего говорить.
Груз - оружие и какую-то пищу, предоставленную алари, хотели вначале разместить в грузовом отсеке. Оказалось, что в суматохе бегства и полета все напрочь забыли о складированных там бюстиках - которые так жаждали получить Джел. Безглазые головы партийных вождей прошлого века, героев крымского конфликта и президентских сподвижников укоризненно пялились на нас.
Снаряжение пришлось размещать в кабине.
Я оставался в шаттле до последней минуты. Когда все, включая деда-счетчика, разместились, я пожал Данилову руку и спрыгнул на пол. Данилов долго возился, закрывая люк, мне оставалось лишь смотреть на него снизу. В ангаре собралась порядочная толпа алари, среди них был и командующий. Перед тем как войти в кораблик Геометров, я подошел к нему.
- Я надеюсь, что мой офицер не подведет меня,- негромко сказал алари.
Куалькуа, как лучше ответить?
Он помолчал секунду, я даже решил, что он проигнорировал вопрос.
Вера и любовь помогут мне.
- Вера и любовь помогут мне.
Во взгляде алари появился живой интерес.
- Петр Хрумов, чем был для тебя мой поступок? Уверткой, как считает Александр Данилов?
Чуткий у них слух. Точнее, не у них, у Куалькуа...
- Нет,- подумав, сказал я.- Доверием.
- Ты испытываешь благодарность?
- Пожалуй, нет. Признательность.
- Это тоже хорошо,- командующий замолчал. Я счел это знаком, что прощание окончено, и пошел к скауту.
Куалькуа, я снова должен быть Ником Римером.
Ответа не было, но лицо защипало. Куалькуа прорастал сквозь мою плоть, выдвигая на поверхность тела клетки, принадлежавшие когда-то безвестному поэту Геометров.
К кораблю я подошел уже Ником.
Полусфера кабины разошлась. Я оперся о корпус, готовясь запрыгнуть в свою скорлупку, и в этот момент потолок ангара открылся.
Порыв ветра - короткий, секундный, потом силовое поле перекрыло проем. Над ангаром пылали ослепительные звезды. Над ангаром зияла промороженная ночь космоса. Запрокинув голову, я смотрел, как всплывает в нее "Волхв", как пробегают по корпусу корабля всполохи искр от взаимодействия с защитным полем. Отсюда, изнутри флагмана, межзвездная пустота не казалась чем-то страшным. Наоборот, она была пронзительно красива в своей неприкрытой наготе, великолепна, ласкова и покорна.
Это должна быть наша красота. Мы должны вновь прийти в космос. Р