Холодные берега
К списку книг
брался -- и достал вещь из Холода. А
теперь подумай сам. Мог принц Маркус от цепей освободиться?
-- Нет, конечно. Навык нужен.
Брат Рууд усмехнулся:
-- А если бы он взял цепь, его сковывающую, да и положил на Слово?
-- Но... -- я замолчал, пытаясь представить картину. Мальчик касается
цепи... прячет в ничто... остается свободным? -- У него сил не хватало?
-- Не в том дело. Цепь не ему принадлежала, он сам на цепи был. Вот
если вначале снять цепь, власть над ней ощутить -- то пошла бы она в
Холод без задержек. Об этом еще святой Фома рассуждал -- над чем мы
руками владеем, то и духу подвластно... Ладно, а вот представь, веревка
или цепь, один конец свободный, а к другому привязан ослик, или человек
прикован. Берет принц Маркус эту веревку-цепь, да и кладет на Слово. Что
случится?
-- Живое и жившее Слову не подвластно.
-- Правильно. А то, что к живому привязано? Уйдут путы в Холод,
станет пленник свободным?
-- Не знаю.
Брат Рууд улыбался.
-- Скажи! -- попросил я. -- Скажи, брат!
-- А вот это, Ильмар, от того, кто Словом владеет, и оттого, на ком
путы, зависит. Может так случится, что исчезнут. А может -- и нет...
Хорошо, представь, что берутся за одну вещь два человека, знающих Слово.
И каждый вещь на Холод прячет. Кому она будет принадлежать?
Я молчал. Все в голове смешалось. Не было никакого ответа на эти
вопросы, ничего я не мог сказать.
-- А если...
Карета вдруг дернулась, начала сворачивать к обочине, останавливаясь.
Я глянул в окно.
-- Брат Рууд, дозор армейский!
-- Не бойся, брат...
Дозор был серьезный. Два офицера в надраенных медных кирасах, десяток
солдат с короткими копьями и мечами. У одного офицера в руке был
двуствольный пулевик. О чем говорят слышно не было, но, похоже, ответы
возниц их не удовлетворили.
-- Брат Рууд...
-- Успокойся, брат, лучше вот о чем подумай. Если подходит человек со
Словом к вещи составной. Например -- к нашей карете. Берется за колесо,
да и говорит Слово. Одно колесо в Холод уйдет, вся карета, или вообще
ничего не случится? А что с нами, в карете сидящими, будет? В Холод не
уйти, значит на землю упадем? Или пока мы в карете, нельзя...
Дверь открылась. Офицер с пулевиком заглянул внутрь. Почтительно
произнес:
-- Святые братья...
-- Мир тебе, слуга Дома, -- невозмутимо отозвался Рууд. -- Так вот,
рассуди, брат, что случится?
-- Не знаю, -- сказал я учтиво, голову склоняя. -- На все воля
Искупителя и Сестры...
Не пересказывать же ему, как Марк в планёр вскочил, чтоб не дать
летунье его на Слово взять.
-- Святые братья, -- с легким нажимом повторил офицер. Брат Рууд
повернулся к нему:
-- Мир тебе. Говори.
-- Из вольного города Амстердама запрещен выезд, -- сказал офицер.
Властно, но под этой напускной твердостью пряталась неуверенность.
Наверное, не один экипаж он этой ночью назад завернул, но вот что сейчас
делать -- не знал.
-- Я знаю, офицер. Только касается ли этот приказ нас?
-- В приказе сказано -- всем без исключения...
-- Повтори приказ дословно.
Офицер кивнул, явно обрадованный предложением. Чуть прикрыл глаза,
произнес:
-- Именем Искупителя и Сестры, повелением Дома, запрещен для всех без
исключения выезд за пределы вольного города Амстердама. Все экипажи, а
также отдельных путников, проверять в поисках беглого каторжника
Ильмара, после чего заворачивать обратно. Если же каторжник Ильмар, или
младший принц Дома Маркус будут замечены, или хоть подозрение в том
появится...
-- Хорошо, офицер. Так ты полагаешь, что Сестра своим слугам
запрещает город покидать?
-- В приказе не сказано ни о каких исключениях.
-- Как твое имя, офицер?
-- Рейнгарт, святой брат.
Рууд молча достал бумаги. Протянул офицеру два листа. Тот молча начал